Николай Илюшечкин служил наводчиком 57-миллиметровой пушки. В составе 61 гвардейского полка 17 дивизии 2-го кавалерийского корпуса 1 Белорусского фронта прошел от Белоруссии до Берлина. Награжден Орденом Отечественной войны 2 степени, медалями «За Отвагу», «За боевые заслуги», «За освобождение Белоруссии», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За Победу над Германией».
На войне было страшно и тяжело ВСЕ, вспоминает Николай Семенович. Невероятно тяжело было тягать пушки по болотам Белоруссии: когда лошади уже падали без сил, люди, не спавшие по несколько суток, на своих плечах тянули орудия дальше... Невозможно было без слез смотреть на освобожденные в Польше концлагеря: рядом с разрытыми траншеями высились штабеля приготовленных к погребению замученных людей, больше напоминающих скелеты. Тяжелейшими были бои за Варшаву: столицу Польши отбивали три дня... Форсирование Вислы больше напоминало страшный фильм, запущенный с ускоренной скоростью. Полк за полком, командиры старались как можно быстрее пропихнуть дивизию на другой берег по понтонному мосту. А враг тем временем уже очухался: налетели самолеты, минометы забрасывали крупнокалиберными снарядами. От взрывов понтоны вздымались вверх почти вертикально, и под мутную воду за считанные секунды уходили люди, кони, повозки, орудия... А когда в Померании бойца ранили и их полк попал в окружение, он пять суток провалялся на повозке...
Николай Семенович с благодарностью и болью вспоминает своего командира-наводчика, с которым прошагал два года в одном расчете и у которого учился всему, и, прежде всего, виртуозно уничтожать боевые точки противника.
- Этот земляк с Омска, ВАСИЛЬЕВ — замечательный был человек, - вспоминает Николай ИЛЮШЕЧКИН. - Посмотришь на него: вроде бы, тяжеловесный, неуклюжий... Но в критических ситуациях откуда-то бралась в нем невиданная сила, хладнокровие и сноровка, он всегда действовал мгновенно и наводил орудие точно в цель. Однажды мы получили приказ: взять немецкий городишко. А все очень устали, промерзли — переплавлялись через речку, холод, зима. «Давайте, ребятки, городок возьмем, а там отогреемся!» - поднимал нас в атаку командир полка. В итоге мы немцев из населенного пункта выгнали, постреляли немного вдогонку. И пошли в домик греться. А часовой прислонился к орудию, поднял воротник и не видел, что немцы с другой стороны появились, с пушками, пулеметами. Командир взвода, как ошпаренный, помчался к нам, заорал: «Пушка! Пушка! Стреляй!» Что бы вы думали: наш наводчик, не торопясь, вышел из дома. «Да пошевелись ты, чертяка!» - исходили криком офицеры. А Васильев спокойно отшвырнул от пушки часового, присел на корточки, прицелился и дал залп, как всегда - выстрелил так выстрелил... Жаль, погиб земляк уже в Германии, чуть-чуть не дожил до Победы. Что такое отвага....
1-ый Белорусский фронт, в составе которого воевал сибиряк, должен был прорвать оборону противника и в лоб ударить по столице Германии. И в начале апреля 1945 года 17-я гвардейская дивизия сделала отчаянный марш-бросок: с тяжелейшими боями вклинилась на территорию Германии. И из всех событий и испытаний войны Николай ИЛЮШЕЧКИН никогда не забудет тот случай в предместье Берлина, когда он со своим расчетом 57-миллиметровой пушки проложил дорогу рвавшемуся в наступление полку.
- Вошли мы в этот городишко, весь полк рассредоточился
по улицам. До Берлина — рукой подать. А на выходе из города — кант, единственный путь через него — через мост железобетонный. И в метрах двухстах от него отступающие немцы поставили «Тигра», который под прицелом держит дорогу и моет. Командир взвода АБРАМОВ говорит: «Делать нечего. Давайте попробуем пушку перекатить». Один расчет взялся, все продумали: станину у пушки свели, ствол приподняли, решили на ту сторону перебежать, и после моста орудие сразу направо укатить. Но легко сказать — труднее сделать. Раскатили ребята пушку, а танк в них как «швырнет»: у пушки одно колесо влево, другое вправо, от расчета никого не осталось... Ходили-ходили наши командиры. «Хоть плачь, хоть не плачь, - говорит командир полка АБРАМОВУ, - а надо снова пробовать, бери второе орудие». АБРАМОВ к нам: «Давайте, ребятки!». И опять готовились, прикидывали и обсуждали задание тщательно: у нас не было права на ошибку. Взялись двое за лафет, другие за станину, раскатили пушку... И, по сути, мы ее уже с шоссе влево скатили... И тут танк опять как даст! И двух ребят, что сзади орудие катили — ПОЛТАВСКОГО и ШУЛЬГУ - наповал, одному спину, другому живот вынесло. Красивые такие были парни, молодые, как знали, что погибнут: перед боем тем побрились, принарядились... Ну, нам тогда горевать и размышлять на эту тему было некогда. Орудие мы быстро-быстро укатили, установили в низинке, где нас «Тигр» достать не мог. Начали подкалиберными снарядами стрелять ему в башню, и в результате ее заклинили. Немцы сбежали. Полк пошел вперед... Вот за этот случай меня и наградили медалью «За Отвагу».
На Берлин!
Когда артиллеристы вошли в Берлин, он уже был сильно разрушен. Перед общим наступлением столицу Германии хорошо пробомбила и наша авиация, и американцы, поясняет бердчанин. У гитлеровцев был приказ: защищаться до последнего. Потому в городе казалось, что стреляет сам воздух. Из каждого дома, подъезда, подвала, каждого заграждения на улице вели огонь. Артиллеристы с орудий работали максимально напряженно: уничтожали боевые точки, чтобы сломить сопротивление и дать возможность людям двигаться вперед.
- У каждой дивизии, каждого полка в Берлине была своя задача: брать определенные объекты, улицы. И мы точно не знали, что где происходит — наверное, и о Победе раньше нас узнали дома, в нашей стране. Мы слышали, что наши взяли Рейхстаг, флаг водрузили, что на его ступенях давала концерт для наших бойцов Лидия РУСЛАНОВА, что мы все дальше и дальше занимаем город... Но было такое явственное ощущение, что вот-вот мы добьем всех немцев и война закончится. И радость, и легкость, и надежда были на сердце, что не выскажешь!..
А 9 мая, когда объявили окапитуляции Германии, ИЛЮШЕЧКИНА уже не было в Берлине: 7 числа его полк вывели из города. Освобождая территорию от побежденных немцев, бойцы дошли до побережья и переплавились на остров Рюген. На этом острове стояли секретные немецкие заводы, которые выпускали самолето-снаряды «ФАУ-2». Эти снаряды называли «чудесным оружием Фюрера», и «охотились» за ними разведки многих стран. Заводы хорошо охранялись — здесь же дислоцировалась батарея немецких истребителей... Сибиряк до конца месяца зачищал с однополчанами остров. И лишь 29 мая для него война закончилась.
Сопротивление гитлеровцы уже в самой Германии - а туда были стянуты и самые преданные фюреру части, и совсем молодое ополчение – оказывали жесточайшее.
«Шестнадцатилетние мальчишки, сдаваясь в плен, плакали, и мы отпускали их: «Идите домой!».
Захарова Н. «Укротитель «Тигров»// Бердские новости. - 2010. - №20. – 12 мая. – С.7
Ветеран Великой Отечественной войны Николай Семенович Илюшечкин родился 9 октября 1926 года. Призван в армию 3 ноября 1943 года. Служил наводчиком 57-миллиметровой пушки. В составе 61 гвардейского полка 17 дивизии 2-го кавалерийского корпуса 1 Белорусского фронта прошел от Белоруссии до Берлина. Награжден Орденом Отечественной войны 2 степени, медалями «За Отвагу», «За боевые заслуги», «За освобождение Белоруссии», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За Победу над Германией».
Война — это страшно
— Война есть война. Она была в головах у взрослых и ребятишек. Что война — это страшно, мы понимали. Наших односельчан призывали в армию, а потом приходили похоронки. Но наши детские представления о войне были не настолько ужасающими, как она была на самом деле. Я помню, как после окончания трехмесячных курсов в Татарске, нас посадили в огромный эшелон. 1100 человек отправили на фронт. Более 40 вагонов тащили два паровоза. Состав сделал остановку в Омске. Выдали каждому солдату по недельному запасу сухого пайка и вперед. Больше н и одной остановки. Добрались до небольшой станции под Гомелем. Был вечер. Командиры решили, что переночуем на станции, а утром нас отправят по частям. В километрах 20 грохотал фронт. Весь эшелон вывели в лес. Побоялись, что станцию будут бомбить. И ночью начались такие страшные разрывы. Просто ужас какой-то! А солдаты все необстреленные. Жуткая картина. Все повыскакивали, двери пооткрывали. На улице — день. Думали, проспали. Оказывается такая тактика немецкая: самолет пролетел, развешал фонарики на парашютах. А следом за ним бомбардировщики. Главное, нам повезло. После того, как первый фонари развешал, второй самолет промахнулся: все бомбы упали в метрах 50 от нас. Мы — в лес. До обеда возвращались из леса. Увидели, что весь состав вверх колесами. Собрали уцелевшие вещи. И на передовую.
Не судьба сгинуть в трясине
— Однажды в Белоруссии мы взяли райцентр. Вышли за его пределы в лес, встали в оборону. С левой стороны было болото. А через болото стоял другой батальон. Командир нашего батальона сказал командиру батареи, чтобы он послал кого-нибудь за сведениями к соседям. Вот меня и отправили. Я знал, что по этому болоту ходили партизаны. Я и подумал: раз они ходили, то и я пройду. Напрямую быстрее. Пошел. И как с кочки сорвался. И все. В трясине. Начал хлюпать, хлюпать, хлюпать. Хорошо, двое партизан шли мимо и услышали мое хлюпанье. Вытащили меня. Иначе бы мне пришел конец.
Зарезали спящими восемь врачей
— Мы стояли под Ковелем. В тех местах зверствовали до предела бандеровцы. Только территория освобождается, люди начинают наводить порядок, устанавливать свою власть, так бандеровцы уничтожают активистов и председателей советов. Мы бандеровцев чистили неимоверно. Однажды мы остановились на ночь на опушке леса. По дорожке на Ковель следовали медики. Восемь человек. Начальник госпиталя, хирурги, терапевты и другие специалисты. Они должны были выбрать в Ковеле помещение для госпиталя. Мы им сказали, чтобы они оставались на ночь в нашем лагере. Дадим палатку — переночуют. Ведь бандеровцы лютуют. Они помялись, помялись и решили идти в село, расположенное в полутора километрах от нашей стоянки. И ушли. Ночью, часа в четыре, прибегает женщина. И говорит, что в селе непорядок, скорее всего, всех врачей порешили. Она вышла в туалет. А в это время к дому, где остановились медики, подошли бандеровцы. Двое встали у дверей, а человек 10 вломились в хату. Мы кинулись в тот дом — одни трупы. Перешерстили всю деревню. Переловили очень много бандитов. Расстреляли их на месте. Такое зверство нельзя терпеть.
Живые скелеты концлагеря
— В Польше пришлось освобождать пересыльный концлагерь. Там были и русские, и поляки, и евреи, и кого там только не было. Мужчины, женщины, дети. За лагерем ров. Там расстреливали узников и сбрасывали тела. Даже не закапывали. Мы лагерь не обстреливали, чтобы не побить людей. Взяли его окружением. Когда мы его почти окружили, немцы сбежали. Мы ужаснулись тому, что увидели. Узники выглядели, как скелеты. Наши интенданты все продовольствие завезли в этот лагерь. Чтобы поддержать истощенных до последней степени. Жуткая картина. Из этого концлагеря узников отправляли в газовые камеры Освенцима. Когда мы смотрели на такие вещи, появлялся порыв идти в немедленное наступление.
Отправляли домой немецких солдат-малолеток
— Немцы прорывались из Кенигсберга. У них были карты с маршрутами через померанские леса. А мы их тут встречали, брали в плен, сортировали. Но мы сильно удивились, когда встретили отряд пацанов в форме, с оружием. И такие отряды попадались нам ни один раз. Когда мы их возьмем, они плачут. Кто они, лишь дети с оружием. Что возьмешь с 12-14-летних детей? Они складывали оружие, а мы их отправляли домой.
Один снаряд на двоих
— В Германии взяли небольшой городок. Нужно было наступать дальше. А сделать это было невозможно. С одной стороны довольно широкий канал с пятиметровыми бетонными бортами. Другой путь отрезал вкопанный по башню танк рядом с дорогой. Обстреливал мост. Встал весь наш полк. Думали, думали. Решили перекатить как-нибудь одну пушку на другую сторону моста. Расчет покатил орудие. Добрался до конца моста, но пушку прокатили дальше съезда с моста в ложбинку. Танк как дал! Колесо налево, колесо направо и от людей ничего не осталось. Следующим пошел наш расчет. Танк из нашей пушки не возьмешь, решили взять с собой подкалиберные снаряды, ящика четыре. И попробовать заклинить башню, чтобы она не могла поворачивать. Шульга и Полтавский ребята были здоровые. Схватились за станины. Мы — за лафет. И с тройной силой бросились через мост. Свернули направо. Уже вниз съехали ствол и колеса. А станины остались на дороге. И танкист стреляет. Не фугасом, а болванкой. И она попала между Шульгой и Полтавским. Боже мой! Одному всю спину вынесло, а второму весь живот. Ребята остались лежать на дороге. Но нас немец уже не мог достать. На последнем ящике снарядов мы заклинили башню танка. И полк пошел в наступление.
Панчева Г. Война это страшно// Курьера. Среда. – 2018. - №23(538). - 21 июня-28 июня. – с. 23
- Война есть война. Она была в головах у взрослых и ребятишек. Что война - это страшно, мы понимали. Наших односельчан призывали в армию, а потом приходили похоронки. Но наши детские представления о войне были не настолько ужасающими, какой она была на самом деле. Я помню, как после окончания трехмесячных курсов в Татарске нас посадили в огромный эшелон. 1100 человек отправили на фронт. Более 40 вагонов тащили два паровоза. Состав сделал остановку в Омске. Выдали каждому солдату по недельному запасу сухого пайка - и вперед. Больше ни одной остановки. Добрались до небольшой станции под Гомелем. Был вечер. Командиры решили, что переночуем на станции, а утром нас отправят по частям. В километрах 20 грохотал фронт. Весь эшелон вывели в лес. Побоялись, что станцию будут бомбить. И ночью начались такие страшные разрывы. Просто ужас какой-то! А солдаты все необстрелянные. Жуткая картина. Все повыскакивали, двери пооткрывали. На улице - день. Думали, что проспали. Оказывается, такая тактика немецкая: самолет пролетел, развешал фонарики на парашютах. А следом за ним бомбардировщики. Главное, нам повезло. После того как первый фонари развешал, второй самолет промахнулся: все бомбы упали в метрах 50 от нас. Мы - в лес. До обеда возвращались из леса. Увидели, что весь состав вверх колесами. Собрали уцелевшие вещи. И на передовую.
СПРАВКА
Николай Илюшечкин родился 9 октября 1926 года. Призван в армию 3 ноября 1943-го. Служил наводчиком 57-миллиметровой пушки. В составе 61-го гвардейского полка 17-й дивизии 2-го кавалерийского корпуса 1 Белорусского фронта прошел до Берлина. Награжден Орденом Отечественной войны 2 степени, медалями «За Отвагу», «За боевые заслуги», «За освобождение Белоруссии», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За Победу над Германией».
Не судьба сгинуть в трясине
- Однажды в Белоруссии мы взяли райцентр. Вышли за его пределы в лес, встали в оборону. С левой стороны было болото. А через болото стоял другой батальон. Командир нашего батальона сказал командиру батареи, чтобы он послал кого-нибудь за сведениями к соседям. Вот меня и отправили. Я знал, что по этому болоту ходили партизаны. Я и подумал: раз они ходили, то и я пройду. Напрямую быстрее. Пошел. И как с кочки сорвался. И все. В трясине. Начал хлюпать, хлюпать, хлюпать. Хорошо, двое партизан шли мимо и услышали мое хлюпанье. Вытащили меня. Иначе бы мне пришел конец.
Зарезали спящими восемь врачей
- Мы стояли под Ковелем. В тех местах зверствовали до предела бандеровцы. Только территория освобождается, люди начинают наводить порядок, устанавливать свою власть, так бандеровцы уничтожают активистов и председателей советов. Мы бандеровцев чистили неимоверно. Однажды мы остановились на ночь на опушке леса. По дорожке на Ковель следовали медики. Восемь человек. Начальник госпиталя, хирурги, терапевты и другие специалисты. Они должны были выбрать в Ковеле помещение для госпиталя. Мы им сказали, чтобы они оставались на ночь в нашем лагере. Дадим палатку - переночуют. Ведь бандеровцы лютуют. Они помялись - помялись и решили идти в село, расположенное в полутора километрах от нашей стоянки. И ушли. Ночью, часа в четыре, прибегает женщина. И говорит, что в селе непорядок, скорее всего всех врачей порешили. Она вышла в туалет. А в это время к дому, где остановились медики, подошли бандеровцы. Двое встали у дверей, а человек 10 вломились в хату. Мы кинулись в тот дом - одни трупы. Перешерстили всю деревню. Переловили очень много бандитов. Расстреляли их на месте. Такое зверство нельзя терпеть.
Живые скелеты концлагеря
- В Польше пришлось освобождать пересыльный концлагерь. Там были и русские, и поляки, и евреи, и кого там только не было. Мужчины, женщины, дети. За лагерем ров. Там расстреливали узников и сбрасывали тела. Даже не закапывали. Мы лагерь не обстреливали, чтобы не побить людей. Взяли его окружением. Когда мы его почти окружили, немцы сбежали. Мы ужаснулись тому, что увидели. Узники выглядели, как скелеты. Наши интенданты все продовольствие завезли в этот лагерь. Чтобы поддержать истощенных до последней степени. Жуткая картина. Из этого концлагеря узников отправляли в газовые камеры Освенцима. Когда мы смотрели на такие вещи, появлялся порыв идти в немедленное наступление.
Отправляли домой немецких солдат-малолеток
- Немцы прорывались из Кенигсберга. У них были карты с маршрутами через померанские леса. А мы их тут встречали, брали в плен, сор-тировали. Но мы сильно удивились, когда встретили отряд пацанов в форме, с оружием. И такие отряды попадались нам не один раз. Когда мы их возьмем, они плачут. Кто они? Лишь дети с оружием. Что возьмешь с 12-14-летних детей? Они складывали оружие, а мы их отправляли домой.
Один снаряд на двоих
- В Германии взяли небольшой городок. Нужно было наступать дальше. А сделать это было невозможно. С одной стороны довольно широкий канал с пятиметровыми бетонными бортами. Другой путь отрезал вкопанный по башню танк рядом с дорогой. Обстреливал мост. Встал весь наш полк. Думали-думали. Решили перекатить как-нибудь одну пушку на другую сторону моста. Расчет покатил орудие. Добрался до конца моста, но пушку прокатили дальше съезда с моста в ложбинку. Танк как дал! Колесо налево, колесо направо - и от людей ничего не осталось. Следующим пошел наш расчет. Танк из нашей пушки не возьмешь, решили взять с собой подкалиберные снаряды, ящика четыре. И попробовать заклинить башню, чтобы она не могла поворачиваться. Шульга и Полтавский - ребята были здоровые. Схватились за станины. Мы - за лафет. И с тройной силой бросились через мост. Свернули направо. Уже вниз съехали ствол и колеса. А станины остались на дороге. И танкист стреляет. Не фугасом, а болванкой. И она попала между Шульгой и Полтавским. Боже мой! Одному всю спину вынесло, а второму весь живот. Ребята остались лежать на дороге. Но нас немец уже не мог достать. На последнем ящике снарядов мы заклинили башню танка. И полк пошел в наступление.
Николай Семенович, насколько на войне солдат вдохновляли подвиги героев?
- Мы знали о подвигах Александра Матросова, Зои Космодемьянской, героев-панфиловцев, наших летчиков. Нам рассказывали о Покрышкине, Гастелло. Политработники всегда нас держали в курсе дел. Были хорошими людьми. Подвиги героев поднимали дух армии.
Сейчас говорят о том, что некоторые подвиги были преувеличены. Например, что невозможно закрыть грудью амбразуру.
- Не думаю, что подвиги преувеличены. Давайте вернемся к истории. Фронтовик из Венгеровского района Петр Барбашов 9 ноября 1942 года у села Гизель под Владикавказом закрыл амбразуру вражеского дота своим телом. Отделение, которым командовал младший сержант Барбашов, получило задание уничтожить дот. Так как огневая точка остановила наступление всей дивизии. Барбашов со своим отделением пытался разными способами уничтожить вражеский дот. Боеприпасы закончились, а из дота стреляют. Для того чтобы выполнить задание, младший сержант Барбашов закрыл амбразуру своим телом. Совершил этот подвиг на полгода раньше Матросова.
С годами произошло какое-то переосмысление войны?
- Мы не были готовы к этой войне, как нужно было быть готовыми. Ну и это в какой-то степени объяснимо. Наша страна была молодой. Что ей досталось? Ничего. Один Путиловский завод, который делал паровозы. Индустриализация, если взять историю капиталистических стран, идет десятками лет. А у нас к 1941 году было сделано очень много. Такую задачу, которую выполнили мы, не выполнило бы ни одно государство. Времени нам выпало мало до войны. Если бы еще в запасе было хотя бы 5-10 лет, Гитлер просто побоялся бы напасть на нас.
Было ли у Вас на войне время для любви или дружбы?
- Негде было и некогда. Я все время был в окопах на передовой. Моя война - это почти никогда не прекращающийся бой. Были минуты отдыха. У нас служил Коля Савин. Звали мы его Шаляпиным. Пел он изумительно. Когда стояли в обороне на Висле, он как ночью запоет «Катюшу» или «Лизавету», песня льется на десятки километров. На той стороне у немцев были власовцы, бандеровцы. Другой раз кричат оттуда: «эй, «Катюшу» нам или «Лизавету». Вот какие были моменты.
Есть ли у вас военные воспоминания, о которых вы никому не рассказываете или стараетесь вовсе не вспоминать?
- Некоторые такие воспоминания и моменты найдутся, пожалуй, почти у всех фронтовиков. Может быть, и у меня есть то, о чем не стоит говорить.
http://www.kurer-sreda.ru/nikolaj-ilyushechkin
Николай Илюшечкин семнадцатилетним парнем попал на фронт. А в девятнадцать уже видел падение Берлина, где на ступеньках только что захваченного Рейхстага пела для победителей божественная Русланова.
Всю жизнь Николай Семенович старался донести до своих земляков, особенно до молодежи, что войны, равной Второй мировой по жестокости, количеству выплаканных слез и потерянных жизней, не было в истории человечества: «От- мобилизованная всеми сила- ми Европы фашистская Германия развязала эту войну и готовила для нашей страны страшную участь… Но мы встали на защиту Отечества: все до единого, кто мог взять в руки оружие, рвался на фронт, женщины и дети работали в тылу. И мы выстояли».
«Пушка! Стреляй!»
Николай Семенович ушел из жизни в 2020 году на 95-м году жизни. Вот что рассказывал ветеран о великой битве во время встреч с журналистами «БН».
На войне было страшно и тяжело ВСЕ, вспоминал Николай Семенович.
Невероятно тяжело было тягать пушки по болотам Белорус- сии: когда лошади падали уже без сил, люди, не спавшие по несколько суток, на своих плечах тянули орудия дальше… Невозможно было без слез смотреть на освобожденные в Польше концлагеря: рядом с разрытыми траншеями высились штабеля приготовленных к погребению замученных людей, больше напоминающих скелеты… Тяжелейшими были бои за Варшаву: столицу Польши отбивали тря дня… Форсирование Вислы больше напоминало страшный фильм, запущенный с ускоренной скоростью. Полк за полком, командиры старались как можно быстрее пропихнуть дивизию на другой берег по понтонному мосту. А враг тем временем уже очухался: налетели самолеты, минометы забрасывали крупнокалиберными снарядами. От взрывов понтоны вздыбались вверх почти вертикально, и под мутную воду уходили люди, кони, повозки, орудия… А когда в Померании бойца ранили и их полк попал в окружение, он пять суток провалялся на повозке.
Николай Семенович с благодарностью и болью вспоминает своего командира-наводчика пушки, с которым прошагал два года в одном боевом расчете и у которого учился всему, и, прежде всего, виртуозно уничтожать боевые точки противника.
Этот земляк из Омска — замечательный был человек, — вспоминает Николай Илюшечкин. — Посмотришь на него, вроде бы, тяжеловесный, неуклюжий. Но в критических ситуациях откуда-то бралась в нем невиданная сила, хладнокровие и сноровка, он всегда действовал мгновенно и наводил орудие точно в цель. Однажды мы получили приказ: взять немецкий городишко. А все очень устали, промерзли — переплавлялись через речку, холод, зима. «Давайте, ребятки, город возьмем, а там отогреемся!» — поднимал нас в атаку командир полка. В итоге мы немцев из населенного пункта выгнали, постреляли немного вдогонку. И пошли в домик греться. А часовой прислонился к орудию, поднял воротник и не видел, что немцы, с другой стороны, появились, с пушками, пулеметами. Командир взвода, как ошпаренный, помчался к нам, заорал: «Пушка! Пушка! Стреляй!». Что бы вы думали: наш наводчик, не торопясь, вышел из дома. «Да пошевеливайся ты, чертяка!» — исходили криком офицеры. А Васильев спокойно отшвырнул от пушки часового, присел на корточки, прицелился и дал залп, как всегда — выстрелил так выстрелил. Жаль, погиб земляк уже в Германии, чуть-чуть не дожил до Победы.
Что такое отвага
1-ый Белорусский фронт, в составе которого воевал сибиряк, должен был прорвать оборону противника и в лоб ударить по столице Германии. И в начале апреля 1945 года 17-ая гвардейская дивизия сделала отчаянный марш-бросок: с тяжелейшими боями вклинилась на территорию Германии. И из всех событий и испытаний Николай Илюшечкин никогда не забудет случай в предместье Берлина, когда он своим расчетом 57-миллиметровой пушки проложил дорогу рвущемуся в наступление полку.
Вошли мы в этот городишко, весь полк рассредоточился по улицам. До Берлина — рукой подать. А на выходе из города — канал, единственный путь через него: через железобетонный мост. И в метрах двухстах от него отступающие немцы поставили «Тигра», который под прицелом держит дорогу и мост. Командир взвода Абрамов говорит: «Делать нечего. Давайте попробуем пушку перекатить». Один расчет взялся, все продумали: станину у пушки сняли, ствол приподняли, решили на ту сторону перебежать, и после моста орудие направо укатить. Но легко сказать — труднее сделать. Раскатили ребята пушку, а немец в нее как «швырнет»: у пушки одно колесо влево, другое вправо, от расчета ничего не осталось… Ходили-ходили наши командиры. «Хоть плачь, хоть не плачь, — говорит ком- полка Абрамову, — а надо снова пробовать. Бери второе орудие!». «Абрамов к нам: «Давайте, ребятки!». И опять готовились, прикидывали и обсуждали задание тщательно: у нас не было права на ошибку. Взялись двое за лафет, другие за станину, раскатили пушку. И, по сути, мы ее уже с шоссе влево скатили… И тут танк опять как даст! И двух ребят, что сзади орудие катили — Полтавского и Шульгу наповал, одному спину, другому живот вынесло. Красивые такие были парни, молодые, как знали, что погибнут: перед боем тем побрились, принарядились… Но нам тогда на эту тему горевать и размышлять было некогда. Орудие мы быстро-быстро укатили, установили в низинке, где нас «Тигр» достать не мог. Начали подкалиберными снарядами стрелять ему в башню, пока не заклинило. Так мы их укротили, а немцы сбежали. Наш полк пошел вперед… Вот за этот случай меня и наградили медалью «За Отвагу».
На Берлин!
Когда артиллеристы вошли в Берлин, он уже был сильно разрушен. Перед общим наступлением столицу Германии хорошо пробомбили и наша авиация, и американцы, поясняет бердчанин. У гитлеровцев был приказ: защищаться до последнего. Поэтому в городе казалось, что стреляет сам воздух. Из каждого дома, подъезда, каждого заграждения на улице вели огонь. Артиллеристы с орудий работали максимально напряженно: уничтожали боевые точки, чтобы сломить сопротивление и дать возможность людям двигаться вперед.
— У каждой дивизии, каждого полка в Берлине была своя задача: брать определенные объекты, улицы. И мы точно не знали, что где происходит — наверное, и о победе раньше нас узнали дома, в нашей стране. Мы слышали, что наши взяли Рейхстаг, флаг на него водрузили, что на его ступеньках давала концерт для наших бойцов Лидия Русланова, что мы дальше и дальше занимаем город… Но было вот такое явственное ощущение, что вот-вот мы добьем всех немев, и война закончится. И радость, и легкость, и надежда были на сердце, что не выскажешь!
А 9 мая, когда объявили о капитуляции Германии, Илюшечкина уже не было в Германии: 7 числа его полк вывели из города. Освобождая территорию от освобожденных немцев, бойцы дошли до побережья и переплавились на остров Рюген. На этом острове стояли секретные немецкие заводы, которые выпускали самолето-снаряды «ФАУ-2». Эти снаряды называли «чудесным оружием Фюрера», и охотились за ними разведки многих стран. Заводы хорошо охранялись, здесь же дислоцировалась батарея немецких истребителей… Сибиряк до конца месяца с однополчанами зачищал остров. И лишь 29 мая для него война закончилась.
«Я даже не думал, что выйду из этого ада живым», — говорит сейчас Николай Илюшечкин. Для каждого солдата и офицера война превратилась в работу — нелюбимую, тяжелейшую, но люди понимали: от мастерства на этой работе зависела не только их жизнь, но и участь важных операций.
Захарова Н. «Укротитель «Тигров»// Бердские новости. - 2025. - №18. – 6 мая. – С.6