На фронт отца забрали в 1941 году из Иркутской области, говорит Владимир Иванович.
С фронта от Ивана Филиповича приходило очень мало писем, и близкие даже не знали, где воюет их солдат. Однако дедушка, человек образованный и дальновидный, прочитав все письма, сделал вывод, что находится Иван на Ленинградском фронте. Из весточек узнали, что Иван был ранен и контужен, но «строя не покинул». Догадка деда о месте, где воевал Байков, подтвердилась, когда тот прислал письмо, в котором сообщал, что наконец их часть «вышла на оперативный простор». Тогда он уже участвовал в боях на третьем Прибалтийском фронте.
Панчева Г Похоронка пришла после победы.// Курьер-среда. – 2010. - №33. – 1 сентября- 8 сентября. – с.26
Столяра из Мошковского совхоза призвали в армию 13 июля 1941 года и отправили на восток в 92-ю стрелковую дивизию. В октябре дивизию перебросили на Ленинградский фронт в 21-ю Ударную армию.
«С первого дня, - пишет в дневнике Петр Антонович, - пошли в наступление, много освободили сел и станций. По деревням разнеслось сразу - сибиряки подошли! Мы ударили по немцу сходу... В одних ватниках, скинув шинели, ударили в штыки пехотинцы. Сибирь - грудь нараспашку! - говорили мы о себе с гордостью. Медлителен, даже угрюм и неразговорчив сибиряк, но в бою нет злее его и упорнее. В самые сильные морозы мы гнали немцев назад».
В марте 1942 года дивизию направили в район Ольховки. В неравном бою с немцами 25 июня полегло много однополчан Петра Берлякова, его самого ранило в ногу и плечо, потерял сознание. Очнулся в вагонетке, оказалось, что попал в плен к немцам.
«В начале сентября нас целый эшелон отправили в Германию. Привезли в Нюрнберг. В нем были десятки тысяч пленных всех наций. Когда меня привезли в этот лагерь, опять рана разразилась на ноге (в Латвии сделали операцию). Я пролежал четыре месяца. В бараке было грязно, валялись на полу без матрацев и одеял. Стали гонять на работу, кормили очень плохо».
Через год из Нюрнберга 300 человек, среди которых был и Петр Берляков, направили в Гемер на шахты.
«На шахте нас было 1200 пленных, через шесть месяцев осталось 600 человек. Остальные заболели разными болезнями и умерли, многих покалечило, многих побило насмерть. 16 марта 1944 года на шахте получился взрыв, пошел сильный газ, от газа 20 человек задохнулись, а нас 15 человек вытащили еле живыми. После отравления газом я болел целую неделю. Осенью шахту разбили. Нас стали гонять на поверхность. В январе 1945 года нас перегнали на другую шахту и продержали до марта».
Петр Антонович оказался в лагере Шталаг.
«Когда нас гнали в Шталаг, пять дней не давали хлеба. Мы уже не могли идти, так нас подвозили на лошадях... Немцы отравили хлеб и готовились дать пленным, но не успели. 14 апреля 1945 года нас освободили американцы».
При росте 170 см Петр Антонович весил 48 кг. Почти до конца августа бывший пленный пробыл в германских госпиталях. Затем другие лагеря, лесозаготовки, цементный завод. Вернулся домой в конце 1947 года.
Панчева Г. Дневник солдата – память о войне.// Курьер-среда. – 2010. - №42. – 3 ноября – 10 ноября. – с.26
- Я знала, - говорит бердчанка Валентина Потеряева, - что мой папа Пётр Антонович Берляков прошёл Великую Отечественную, что после ранения он попал в плен к немцам, а после освобождения из фашистского концлагеря угодил в один из «сталинских» лагерей за «предательство» - тогда всех побывавших в плену считали изменниками, предателями Родины. После смерти отца я нашла его дневник, в который он записывал ужасные подробности «своей войны», о которых мы даже не догадывались.
Мой папа родился 15 января 1913 года в селе Вятское Тогульского района Алтайского края, - рассказывает Валентина Петровна, - затем его родители переехали в Новосибирскую область, в Мошково. В Мошковском совхозе он и работал столяром. Женился, в 1938 году у него с мамой родилась дочь. Всё это я знала, но только прочитав дневник отца, поняла, каким глубоким стариком чувствовал себя 34-летний мужчина после возвращения со «своей войны»...
«... 13 июля 1941 года я был взят Мошковским РВК из дома и отправлен на Восток, в 92-ю стрелковую дивизию. Через пять дней после прибытия в город Сучан нас отправили в село Словянки. Оттуда 15 октября дивизию бросили на Волховское направление Ленинградского фронта, во 2-ю ударную армию. 30 октября прибыли под Тихвин и «с колёс» - в бой в селе Петровское. С первого дня мы пошли в наступление. По деревням сразу разнеслась весть: «Сибиряки подошли!» По немцу мы ударили сходу! Пехотинцы, разведчики, артиллеристы - мы влили в ряды защитников Ленинграда свежую сибирскую мощь! Заскрипели лыжи, привезённые с собой! В одних ватниках, скинув шинели, ударили в штыки пехотинцы! «Сибирь - грудь нараспашку! - говорили мы о себе с гордостью. - Медленен, угрюм и неразговорчив сибиряк, но в бою нет нас упорнее и злее!» Сибирский говор разносился по деревням, где мы громили немецкие дзоты.
Немцы очень быстро узнали о приходе сибиряков, вернее, почувствовали на себе. Входя в деревню, они спрашивали жителей, не сибиряки ли тут действуют?.. Огорчённо качали головами, если выяснялось, что именно сибиряки. Легко понять, почему они нас так боялись: зимой и конь не осилит того, с чем сибиряк запросто справится! В самые сильные морозы мы гнали немцев на запад. Помню сильные бои под сёлами Смольное-Монастырь, Реконь, Верхнее Заозерье, Нижнее Заозерье. Один из ожесточённых боёв длился... 25 дней! Двигались с боями вперёд по Ленинградскому шоссе, особенно тяжко было у деревень Коляжка, Спасское полесье. Целый месяц били немцев, освобождая Тихвин. Не успели освободить Тихвин - вступили в бой на Волховском направлении. Ещё один сильный бой - весь февраль 1942-го! - был по обеим сторонам реки Волхов.
В марте нашу дивизию направили в район Ольховки. Мы шли по лесам и болотам, через деревни Новая Нересть, Глухая Нересть, Финев Луг. Мы двигались к Коровьему Ручью и Красной Горке. Под Коровьим Ручьём простояли до мая 1942-го. И снова пошли вглубь, по болотам. Остановились в деревне Мясной Бор, где собрались три артиллерийских и три стрелковых полка. Я был во взводе связистом, держал связь с передовой.
Потом Волховский фронт был ликвидирован, а нас бросили под Старую Руссу, где 2-я ударная осталась один на один с откормленным и вооружённым до зубов врагом. Исход этой схватки был заранее ясен, но 2-я ударная вела ожесточённые бои с врагом. Мы много раз наступали и много раз переходили в оборону, враг обстреливал нас со всех сторон, а вокруг непроходимое болото - не выйти, не выехать... Немецкие части наступали. Танки, пехота... Несколько раз пытались нас окружить, но мы не сдавались, вступали в бои и выходили из окружений. У Мясного Бора нас снова окружили. И снова мы пытались вырваться. Но 25 июня враг нас бомбил весь день до самой ночи, забрасывал со всех сторон снарядами и минами и засыпал пулями из пулемётов и автоматов. Немецкие самолёты, словно чёрные тучи, висели над нами. А у нас были только винтовки и ручные пулемёты. Этот день - 25 июня 1942 года - я не забуду никогда в жизни! Много наших полегло в этой битве. Немцы сжимали кольцо, в котором нас оставалось совсем мало. И патроны закончились. И помощи ниоткуда - ни с земли, ни с воздуха - не было. Под вечер меня ранило в ногу и осколком в плечо. А санитаров уже не было. Кто мог, сам перевязывал себе раны и снова шел в бой. Дрались до последних сил, до последней капли крови! От полученных ранений и потери крови я потерял сознание...
Плен
Очнулся в вагонетке. Уже было утро. Плен... Нас перебросили в машину. Было досадно и горько от того, сколько сил мы положили в этом бою, но после четырёх попыток прорыва «кольца» так и не смогли выйти из окружения.
Нас привезли в Гатчинский лагерь для военнопленных, потом в Латвию, в Двинск, а из Латвии перевезли в Германию, в лагерь. У меня опухла и покраснела нога. Хотели сначала ампутировать, но вынули пулю, зашили плечо, в общем, как-то вылечили.
В начале сентября 1942 года нас, целый эшелон пленных, отправили в лагерь в Нюрнберге, построенный в 1914 году - более 150 бараков, оплетённых в два ряда колючей проволокой. В лагере у меня снова воспалилась рана на ноге, из-за чего я пролежал четыре месяца в грязном бараке на голом, холодном полу без матрацев и одеял.
Каждое утро в барак приходил немец и резиновой дубинкой выгонял всех на работу. Тех, кто не мог идти, избивал и лишал скудного пайка. Кормили в лагере очень плохо: хлеба давали по 300 граммов, да и тот наполовину со свёклой; в обед и вечером по литру супа - варёные в кипятке брюква и трава. В январе я три недели промаялся животом.
В сентябре 1943 нас, 300 человек, отправили в Геллер-лагерь, на шахты. Работать было тяжело: в шахте жар, газ! Кормили ещё хуже: только супом из травы. Через полгода на шахте из 1200 пленных осталось 600 человек, остальные умерли. Многих в той шахте покалечило, многих насмерть задавило обваливающимися породами. В декабре у меня опять опухли ноги, кое-как выкарабкался.
16 марта 1944 года от взрыва на шахте пошёл газ. 20 человек умерли, а 15, в том числе меня, вытащили из шахты еле живыми...
В январе 1945 года нас перегнали на другую шахту. А в конце марта, когда стали подходить американцы, нас, около 30 тысяч военнопленных, погнали за 50 километров в большой лагерь Штолаг. Все пять дней, пока мы шли до Штолага, нам не давали ни крошки хлеба. А в лагере давали только 0,75 супа из травы.
14 апреля 1945 года в два часа дня нас освободили: американцы порвали колючую проволоку и открыли нам ворота. В этот радостный день даже лежачие больные поднялись! К лагерю подошли тысячи машин и танков! С этого дня мы больше не слышали фашистского крика...
Я снова сильно заболел: опухли ноги, заболел бок, началось воспаление лёгких. Я в то время весил 47 кг при росте 170 см. Меня положили в госпиталь в городе Гемер. Потом перевезли в госпиталь в Изерлоне, оттуда - в Дортмунде. Выписался 14 августа 1945 года.»
На Родину!
Дорога Петра Берлякова домой была долгой.
Из города Унна в середине августа он прибыл на пересылочный пункт в Фальбурге. Потом от Эльбы шёл 60 километров пешком до пересылочного лагеря. В середине сентября прошёл медкомиссию и получил в особом отделе удостоверение личности. Затем были Преемницы, Берлин, Франкфурт, польский Потсдам и запасной полк в Люксембурге. Там в конце октября у него отобрали документы. Работал в подсобном хозяйстве в Велау, снова запасной полк в Гаубицах, затем через Пруссию, Литву, Мариуполь прибыл в 18-й запасной полк в Минске. Оттуда поездом добрался до Москвы. После лесозаготовок в подмосковном Бабино был Воскресенский цементный завод «Гигант». Снова заболел воспалением лёгких. Только после этого, в середине февраля 1947-го, Пётр Антонович вернулся домой, где его ждали любимые жена с дочкой и родители.
Ковенко Л. Дневник отца//Свидетель. – 2010. - №14 (975) 8 апреля. – с.12
По сути, это написанное карандашом письмо, датированное 7 июля 1941 года, является единственной памятью об отце, который пропал без вести в первый же год войны, в ноябре. Исписанный неровным почерком листочек Людмила Ивановна и принесла в редакцию «БН», чтобы принять участие в нашем проекте ««Семейные реликвии Великой Отечественной войны».
На войне Иван БЕССОНОВ оказался сразу же, как только она началась, в горячую точку его тоже отправили одним из первых. Домой он успел написать только три письма, но, как выше уже говорилось, сохранилось только одно — его жене приходилось много переезжать, в дороге вещи терялись. Людмиле КОВАЛЬЧУК был год и восемь месяцев, когда папу забрали на фронт, ее сестру мама на тот момент носила под сердцем... В ноябре 41-го малышка появилась на свет — об этом Мария БЕССОНОВА и сообщила в письме мужу и выслала свое фото с надписью «Милому на память» — конверт в скором времени вернулся обратно: Ивана уже не было в живых...
Людмила Ивановна рассказала, что отец, когда уходил в армию задолго до начала войны, служил на Дальнем Востоке, там принимал участие в боях, которые проходили на границе. В бою он и отличился — проявил смекалку, о нем даже рассказ написали, назывался он «Банзай!». Ей мама этот рассказ вслух читала. В нем рассказывалось, как трое русских парней (среди них — Иван БЕССОНОВ) умудрились задержать вражеский отряд, состоящий из сорока человек: Иван придумал, как создать видимость большого количества людей. Для этого парни разбежались по лесу и стали перекрикиваться. В итоге, они заставили врага сдаться, а чтобы обезопасить себя, потребовали, чтобы те сдали оружие... За инициативу героя наградили орденом Ленина — его мужчина получал в Кремле из рук самого КАЛИНИНА.
Гурцева Елена. Письмо напомнит об отце// Бердские новости. – 2010. - №5. – 3 февраля